Однако точности ради необходимо и добавить, что страх был неединственным чувством, терзавшим д’Артаньяна. Он был молод, не успел ещеочерстветь душой и испортиться окончательно (несмотря на все старания Пишегрю иего банды), а потому вчерашний провинциал, воспитанный в захолустной чистотенравов, искренне раскаивался в том, что натворил, – а заодно и всобственной глупости, не позволившей прежде разглядеть подлинное лицо недавнихдружков.

А в общем, именно такое сочетание глубоких чувств – страхперед крушением всех жизненных надежд и неподдельное раскаяние – как раз испособно оказать надлежащее действие, вразумив зарвавшегося юнца самымубедительным и действенным образом…

– Д’Артаньян, вы что, так зазнались после очереднойпобеды, что не узнаете скромных друзей?

Спохватившись, гасконец поднял голову и увидел с полдюжинысвоих добрых знакомых, стоявших у входа в таверну "Голова сарацина"аккурат под потемневшей вывеской, на которой некий неизвестный художникизобразил предмет, давший название заведению, – как уж сумел. Признанныемастера вроде великого Леонардо или славного Джотто, безусловно, не признали быв безымянном творце ровню, а синьор Джорджо Вазари вряд ли включил бы его имя всвои труды, но, по крайней мере, не стоило отрицать того безусловного факта,что кистью трактирного живописца двигало истинное рвение, побудившее выбрать нето что кричащие – вопящие сочетания красок, вот уже лет двадцать, несмотря назлобное критиканство со стороны природных стихий вроде дождя и града,поражавшее воображение прохожих.

Д’Артаньян вежливо раскланялся. Собравшиеся здесь дворяне,несмотря на беззаветную любовь к покрытым пылью заветным бутылочкам, костям,картам и непринужденным особам женского пола, все же были не из тех, чьегообщества госпожа де Кавуа, безусловно, не одобрила бы. Скорее уж они подходилипод определение "достойной компании", но д’Артаньян был настольконапуган и удручен, что готов был шарахнуться даже от уличного мальчишки,предложившего бы сыграть в камешки…

– Хорошие новости, д’Артаньян! – воскликнул усачБернажу, гвардеец кардинала. – На заднем дворе только что началиразгружать повозку с испанским вином. Если поторопить слуг и кинуть им паруливров, уже через четверть часа расправимся с полудюжиной стеклянных испаночек.Потом можно будет метнуть кости и отправиться к матушке Жемблу – Страатмансовершенно точно выяснил, что вчера к ней прибыли некие девочки из Тулузы…

Глядя на него с неописуемым ужасом, д’Артаньян сказал:

– Благодарю вас, Бернажу, но я не пью…

– Не – что? – воскликнул пораженный гвардеец.

– Я более не пью вина. Только воду.

– Д’Артаньян, бросьте шутить! Момент выбран самыйнеудачный. Мамаша Жемблу как раз справлялась о вас, долго не видела…

Воздев глаза к небу, д’Артаньян кротко произнес:

– Господи, прости этой заблудшей женщине то, что онавынуждена промышлять таким ремеслом…

У обступивших его приятелей лица стали понемногувытягиваться. Кто-то тихонько сказал:

– Как хотите, господа, а мне кажется, что он не шутит…

– Вот именно, – поддержал другой.

– Ну, а партию в кости? – не унимался Бернажу.

Положив ему руку на плечо, д’Артаньян проникновенно сказал:

– Бернажу, друг мой, откажитесь от этой пагубнойпривычки, пока она вас не ввергла в геенну огненную… Враг рода человеческого недремлет…

– Что за черт! – воскликнул Бернажу. – Это нед’Артаньян! Это какой-то призрак, наваждение, морок, принявший вид д’Артаньяна!Клянусь издырявленным брюхом святого Себастьяна…

Сумеречное состояние д’Артаньяна было столь глубоким, что онпечально произнес:

– Бернажу, друг мой, вы определенно богохульствуете илиуж по крайней мере святотатствуете…

После этих слов стоявшие ближе всех к д’Артаньяну чуточкуотступили, словно опасаясь, что подозрения Бернажу справедливы и им явилсяморочить голову выходец из пекла.

– Точно, призрак!

– Призраки не являются днем, Бемо… Мой дядя – аббат, ужя-то знаю…

– Все равно, послушайте его только! Это же нед’Артаньян, это какой-то подменыш!

– Нет, это я, собственной персоной, – сказалд’Артаньян. – Просто-напросто я глубоко переосмыслил свою грешную жизнь иубедился в ее глубокой порочности, а потому встал на путь праведности…

От него отступили еще дальше.

– Действительно, – сказал кто-то. – Выходит,де Шепар был прав, когда говорил, что видел его в книжной лавке. А я не поверили вызвал его на дуэль. Бедняга Шепар, он напрасно получил удар шпагой в правыйбок, надо будет зайти извиниться…

– Ну да, так оно и начинается, – поддержалиего. – Сначала – книжная лавка, потом – этакие вот проповеди, а кончитсявсе, чего доброго, монастырем…

– Тс! – умоляюще прошептал кто-то. – Тольконе вздумайте ему перечить! Показывайте, будто во всем с ним согласны! Человекув его состоянии опасно противоречить…

Д’Артаньян, слушавший все это со смирением пожираемого львомдревнего христианина, перевел взгляд на лейтенанта швейцарских гвардейцевСтраатмана, и его мысли вдруг приняли совершенно иное направление. Во-первых,он вспомнил, что Страатман был завсегдатаем открытого Бриквилем кабаре – причемпривлекала его скорее очаровательная Луиза, нежели вино. Во-вторых, Страатманбыл холост. В-третьих, он был мужчиной видным – бравым, румяным, усатым, ростомедва ли не в шесть парижских футов[18]…

Не раздумывая, д’Артаньян крепко ухватил швейцарца за рукавкамзола и поволок за собой. Ошарашенный Страатман не сопротивлялся, скореевсего, следуя только что прозвучавшему совету. Они удалились уже на квартал,когда рослый лейтенант осмелился спросить:

– Д’Артаньян, друг мой, не кажется ли вам, что вы мнесейчас оторвете рукав?

– Черт побери, тогда следуйте за мной сами!

– Куда это? – осторожно осведомился лейтенант.

Д’Артаньян остановился и повернулся к нему:

– Страатман, только не перебивайте и не пугайтесь…Помнится, вы не раз говорили, что охотно женились бы на подходящей женщине,располагающей кое-каким хозяйством?

– О да! – мечтательно признался лейтенант. –В Швейцарии меня никто не ждет, любезный д’Артаньян, и возвращаться мне некуда.У меня отложено тысячи полторы пистолей, найти бы еще милую хозяюшку…

– Вам нравится Луиза Бриквиль?

– О да! В высшей степени! Но она, как известно,замужем…

– Она вдова со вчерашнего дня.

– Вот как? Но, насколько мне известно, вы, друг мой,имеете честь состоять другом дома…